– Комары! По дороге в Краснознаменку есть знак – большими железными буквами: «Россия». Мы вышли из машины. Насекомые гостей облепили, они как давай прыгать-скакать и комаров бить. Я чуть-чуть снял на видео, и там слышно, как комары гудят. А уже в деревне мы ночью жарили селедку под открытым небом. Сидели здесь, во дворе. Всем выдал маски, все намазались средствами от насекомых. Комары нас не кусали, но летали просто тучами. Так что самые яркие впечатления у них остались от комаров.
Еще был интересный перфоманс. Матиус возит с собой белую простыню, сшитую наподобие мешка-спальника. Он этот белый полупрозрачный спальник натянул через голову до самых пят и рано утром шел по Краснознаменке семенящей походкой и кланялся. Катрин вела видеосъемку. Зрителями были коровы и какой-то пастух, который, наверное, пережил культурный шок. Потом они повторили этот перфоманс в Москве на Красной площади. Там зрителей было больше, но Матиуса задержала милиция и порекомендовала прекратить. Перфоманс был посвящен Максу Датвайлеру – «швейцарскому Ганди», который прошел по свету с белым флагом, в том числе и по Красной площади в 1964 году.
– Приезд западных перформеров – самое яркое культурное событие твоей деревенской жизни?
– Я бы не сказал. Да, это хороший, значимый момент. Но таких моментов достаточно много. Относительно нескучно живу, у меня много вариантов получать от жизни удовольствие.
– Например, в двадцатипятиградусный мороз в одиночку строить стену омшаника?
– Омшаник, где зимуют пчелы, я устроил в домике, где когда-то располагалась летняя кухня. Предыдущий хозяин хотел сделать здесь гараж и разломал полстены. Я стену восстанавливал. Вот этот момент намного значимее приезда перформеров, потому что я впервые в жизни почувствовал себя на каторге.
– Для тебя жизнь и обустройство здесь – это художественная акция?
– Конечно. Любая жизнь – художественная акция. У кого-то простая. У кого-то сложная. Мне так кажется. Стараемся выжить, значит – импровизируем, творим, придумываем.
– Как художник, ты доволен результатом?
– Именно с Краснознаменкой связан новый этап жизни. Прежде у меня был период, связанный с социумом. Какие-то акции происходили в общественном пространстве. А теперь наоборот – в одиночку, в глуши. Я сам для себя придумал архе-артпроект: творческий союз художника с природой. Шел к этому, еще находясь в социуме. Мне вообще нравятся всякие аналоговые штуки – без компьютеров и цифровых технологий. Потому что я родился в аналоговую эпоху.
– Ты рассказывал, что французы приглашали тебя сделать выставку.
– Я приезжал к сыну, который живет в Париже. Мы катались по городу на велосипедах и обнаружили в 19-м районе Парижа галерею: какие-то арки под надземной железной дорогой, где художники сделали себе мастерские. Наподобие нашей «Арт-пропаганды». Им мэрия эти помещения предоставила. Я сразу понял, что это родственные души. Сын хорошо говорит по-французски, и мы с художниками пообщались. И в общем, они очень заинтересовались. Предложили сотрудничество на таких условиях: предоставляют мне на три месяца мастерскую, где можно будет и жить, дают артистическую визу, а я за время резиденции готовлю проект и делаю выставку. Предложили приехать весной, но в это время начинался пасечный сезон, и в итоге условились, что приеду позже – зимой, когда закончу все дела на пасеке. Но к тому времени уже у французской стороны начались сложности. Было не понятно, продлит ли мэрия с ними контракт. В итоге это сотрудничество не состоялось. Но, мне кажется, я все правильно сделал. Ну, не получилось так не получилось. Есть такая поговорка: «Не ищи то, что само тебя найдет». Я этой концепции придерживаюсь. Мне уже не двадцать лет. Нет какого-то тщеславия.
– В чем здесь, в Краснознаменке, твоя свобода – понятно. А от чего ты зависишь в деревне?
– Те же морозы, например. Ураган недавно был, крыши срывало. Да много всего. Это трудности, испытания, но это не несвобода. Вот когда ты в городе общаешься с инспектором ГАИ или с представителем городской администрации и ничего им объяснить не можешь, хотя, вроде бы, они все твои слова в состоянии понять… Самое противное в социуме – пошлость, которой пронизано вообще все. Чем старше становишься, тем острее это чувствуешь. Пошлость – это псевдость, симулякр. Все какое-то ненастоящее, надуманное. Думаешь: а для кого это все и зачем? И уезжаешь в деревню, где этой пошлости нет, а есть солнце, луна. Птицы поют или не поют – в зависимости от сезона и времени суток. Пчелы летят или не летят. Но это от матушки-природы зависит, а не от администрации города Юрги.
– Соотносишь себя с движением «дауншифинг»?
– Никогда над этим не задумывался. Просто лет с тридцати начал задаваться вопросом: сколько мог бы провести времени без социума? Сначала думал – неделю. Становясь старше – месяц, год. А теперь вот решил попробовать. Теперь могу оставаться один гораздо дольше. Размышлял над опытами старцев, которые после пятидесяти уходили лет на десять-пятнадцать в лес, в избушку. Питались тем, что вокруг растет. Сушили на зиму ягодки-грибочки. Никуда не ходили. Разве что к ним кто-нибудь забредал. Сделал для себя вывод: надо прожить без социума максимально долго, чтобы потом вернуться к нему, наскучавшись, настрадавшись и передумав кучу мыслей. И тогда будешь всех любить и всем желать добра. Но уходить надо уже взрослым, пожившим человеком.
– Ты сказал «настрадаешься»…
– Я имел в виду, что старцы пережили и голод, и холод. Куда без этого? У меня есть такой опыт, но он фрагментарный. Начинаешь представлять, что было бы, если бы так работал, как когда стену делал, не три недели, а десять лет. Наверное, в таких условиях я бы и года не протянул… Поэтому я не старец еще пока.
– О жизни на пасеке как о художественной акции поговорили. А что касается экономической целесообразности?
– Она очень незначительна. Скажу просто. Когда в 2011-м начал заниматься пасекой в деревне Митрофаново Юргинского района, ходил к соседям за молоком. Относил им банку меда и получал за нее тридцать банок молока. Сейчас за банку меда дают только двенадцать банок молока. Вот она – экономическая целесообразность. Цена меда осталась прежней, а вокруг все подорожало в два-три раза. Но бросить пасеку не могу, потому что это уже часть меня.
– Ты говорил, что не уверен, стал бы сегодня заниматься «Арт-пропагандой».
– Нет, готов заниматься. Но должны измениться условия. Сейчас они просто невыносимы. Бесконечные бытовые, бюрократические, административные препятствия. Человек просто не может нести такой груз. Я сюда, в Краснознаменку, приехал, потому что здесь свободы больше – вот и все. Ощущение свободы помогает накапливать какой-то эмоциональный запас. Он все равно растет, даже если я сейчас творчески не реализуюсь. Когда появится возможность, я его сумею использовать. Все равно продолжаю заниматься творчеством: эскизы, проекты, задумки. И вижу, что в социуме дисгармония, которая этот эмоциональный запас истощает. Лет пять назад, в последний период существования «Арт-пропаганды», чувствовал упадок сил. Сейчас – наоборот. Хочется провести какой-нибудь open air фестиваль – в поле, в лесу или во дворе.
СПРАВКА МК
Олег Новиков родился 13 мая 1968 года в Юрге. Работал токарем, программистом, закройщиком, оформителем. С 1998-го – свободный художник. Сын Новикова Станислав – выпускник композиторского отделения Московской консерватории. В этом году оканчивает консерваторию в Париже. Вдвоем отец и сын представляли видеомузыкальные композиции на сценах Московской филармонии, московского Центра им. Мейерхольда, на Новой сцене питерской Александринки.
В 2005-м в Юрге в выделенном местными властями подвальном помещении Олег Новиков открыл «Арт-пропаганду» – галерею современного искусства, экспериментальную творческую лабораторию, площадку для концертов. И просто место общения свободомыслящих. Несколько лет назад экспонатами «Арт-пропаганды» заинтересовался Леонид Бажанов – тогдашний худрук московского Государственного центра современного искусства.
Однако в 2012 отреставрированное Новиковым подвальное помещение «Арт-пропаганды» отобрали городские власти. Олег судился, объявлял голодовку, которую держал семнадцать дней. Письма в поддержку Новикова отправляли его единомышленники из Франции, Германии, Люксембурга, Австралии. Все безрезультатно. Но в сентябре прошлого года, благодаря помощи друзей сына, Новикову удалось выкупить помещение у муниципалитета. Оно вернулось в удручающем состоянии – пять лет, сменяя друг друга, его занимали арендаторы-временщики. Достаточно сказать, что в одном из залов галереи хранили картошку. Сейчас Олег восстанавливает «Арт-пропаганду», возвращая ей прежний вид. Планирует открыть в подвале постоянную экспозицию, в которую будут включены не только его инсталляции, но и произведения других юргинских неортодоксальных художников.
